В том доме, где поёт сверчок,
я встретил девицу - красу.
В руках она держала кисть,
и краски с музыкой сплелись:
она бросала их наряд,
на серый холст, на белый лист -
свершала таинства обряд,
в том доме, где живёт сверчок.
В том доме, где поёт сверчок,
я встретил деву поутру.
В её глазах, в её груди,
рождались краски из любви:
они смешались в разный цвет -
и на холсте, и на листе,
явился трепетный букет,
в том доме, где живёт сверчок.
В том доме, где поёт сверчок,
я встретил деву ввечеру.
Так талия её тонка,
рука тепла, бела, мягка.
От нежных бёдер, стройных ног,
шёл светлой радости поток…
Был в радость мне ночной цветок,
в том доме, где живёт сверчок.
В том доме, где поёт сверчок,
Я встретил девицу - красу.
Свершилось всё, о чём мечтал:
её я руки целовал,
её лицо я целовал,
живот и грудь её ласкал,
всего себя я ей отдал,
в том доме, где живёт сверчок.
В том доме, где поёт сверчок,
я встретил девушку - красу.
Глазами полными тоски,
она молила о любви…
Остались краски на холсте,
остались краски на листе,
и навсегда во мне, во мне,
в том доме, где живёт сверчок.
В 2009 году, выдающемуся Одесситу – Исааку Эммануиловичу Бабелю, исполнилось бы 115 лет. В 1941 году, в 47 лет, Исаак Бабель, в те годы уже известный писатель, был обвинён в измене Родины и расстрелян в тюрьме. Пройдя в конармии Будённого рядовым бойцом всю Гражданскую войну, Исаак Бабель всё это замечательно описал в сборнике новелл «Конармия», вышедшем в 1926 году и в «Одесских рассказах» увидевших свет в 1931 году. Язык новелл и колорит старой Одессе, наполненные неповторимой прелестью уже уходящего от нас диалекта Молдаванки, и натолкнули меня на мысль использовать отдельные его обороты и фразы в коротких рассказах о жизни одесситов в сегодняшнем Израиле. Все закавыченные строчки взяты мною из «Одесских рассказов» И. Бабеля.
- Ах! Мадам Давидович! Нет, и не говорите, а нас в Израиле «морально запачкали».
- Ви слышали, Миша!? Газеты меня уверяют, что у нас в кнесете сидят одни профессионалы. Я вижу, на лице у вас написано, что я говорю не те слова… - Хаим, ты опять об этом? Учти, «Я не могу не видеть в тебе задней мысли и политического элемента».
Всем тем, кто убивает наших мальчиков только за то, что они говорят на русском языке, скажу одно: «Я иду принять касторку, чтобы мне было, что принести на их могилы!»
- Нет, нет! Это ж невозможно! Миша: «Мозг вместе с волосами поднялся у меня дыбом, когда я услышал эту новость!» Нетаниягу и кнесет отдали ортодоксам все миллионы шекелей, а у нас забрали даже на науку и культуру. - А, что же Либерман, Эдельштейн, Солодкина и прочая наша кнесетская мишпаха, Хаим? - Ой! Эти хмыри!? Осталось только одно название - русские. Они уже вплыли в «аквариум» и теперь, как когда - то Щаранский, обещают нам райскую жизнь.
«Слушайте меня ушами, тётя Песя, и кладите себе в уши мои слова» - За такие деньги, пусть в вашей квартире живёт Рокфеллер, а «Я не хочу вас, как невеста не хочет прыщей на голове».
- Ви не удивляйтесь, Миша! Все умные одесские евреи гуляют сейчас в Нью - Йорке по Брайтон Бич, а «русские» одесситы почему - то приехали в Израиль продолжать бедствовать.
«Риба воняет с головы!» - это ж надо! Бабель уже тогда точно определил сегодняшний день евреев - репатриантов в своём государстве. Мне нечего добавить к его словам: «Я делаю грех, я смеюсь!»
ШУТЯ, НО СО СМЫСЛОМ, ОДЕССКИМ ЖЕНЩИНАМ
ЗВЕЗДА ОДЕССЫ
И вот, собрав в один кулак, хореи все и ямбы… Ваш друг, ваш верный – Лев Спивак, Вам пишет дифирамбы.
Я в них такое горожу, что вовсе не для прессы… Я к Вам мужчин приворожу, Я – Лёва, из Одессы!
Красивей в мире женщин нет: любимей и … Дороже. Вы в этот проситесь букет, вы из Одессы тоже.
И все мужчины – видит Бог, Вас ценят и ценили… И славя слабый женский род, За Вас мы дружно пили…
У Одесситок почерк свой в одежде и походке… Её не спутаешь с другой в Нью – Йорке и в Находке.
И хоть я должен говорить без всяких комплиментов… Клянусь Вам! И, чтоб мне так жить! Вам жить от дивидендов.
Какой вас Бог в Израиль занёс, Одесские принцессы? На небе очень много звёзд, но нет звезды - «Одессы»
Я первым здесь её открыл, и Вам её дарю. О, одесситки, вас любил, И вас боготворю.
НАСТОЛЬНОЙ ЛАМПЕ
Она мне с прилавка кивала, она мне с прилавка моргала своею модной головкой… Не мог отказать я даме и вот она перед вами – стоит блестящей и ловкой. Но должен я вам признаться, что очень не хочется, братцы, надежды её обмануть… Ведь не со мной придётся, да, не со мной придётся, ей продолжать свой путь. И на прощанье я нежно гладил рукой головку, стройное тело ласкал… Тихо шепнул я милой, чтобы всегда светила, чтоб и тебе светила она на большой накал.
НОВОГОДНЕЕ
Гордо люстра свет вокруг бросает, гнётся стол, свою подставив спину, а на кухне, мне плита моргает, будто бы чужая половина.
Холодильник, пасть свою разинув, позволяет всем в себе копаться,.. И ковёр, убравшись с середины, разрешает по – полу топтаться.
Рюмки, в пляс пока что не пустились, им бы до бутылок лишь добраться… А тарелки, даже не напившись, так и лезут к рюмкам целоваться.
Женщинам свой стих я посвящаю – Всё от них, я это точно знаю.
Опять крыло волшебной птицы
коснулось здесь моей груди…
И, по веленью звёздной жрицы,
мне снятся радужные сны.
И в дымке Хайфы ты витаешь,
и в небе вьёшься надо мной:
то появляешься, то таешь
и мчишься к дали голубой…
А я глаза сильней сжимаю,
я так боюсь тебя спугнуть…
Куда ты птица улетаешь?
Как я смогу тебя вернуть?
Вновь день настал:
гроза, ненастье,
и опостылевший покой…
И нет со мною птицы - счастья,
ты унесла её с собой.
***
Я в галерее Хайфы повстречал портрет:
и вновь пришло твоё очарованье…
И вереница промелькнувших лет,
не стёрла дней былых воспоминанья.
Я вглядывался в милые черты -
мне памятно твоё с картиной сходство:
смотрели на меня из глубины
глаза, с лучистым - дерзким непокорством.
Они во мне оставили свой след,
я помню гневный взгляд при расставанье…
Вновь предо мною - женский силуэт,
картина и твоё очарованье.
КИРЬЯТ-ЯМУ
Я долго шёл и вот пришёл в местечко,
где жизнь течёт неспешною рекой.
Купил себе медовое сердечко,
с надеждою, что принесёт покой.
Мой новый дом и этот сладкий пряник,
расписанный искусною рукой.
Здесь я уже совсем не божий странник,
не ищущий с котомкой и сумой.
Опять спешил за счастьем иль судьбой,
из городов, погрязших в суете.
Там жизнь моя была совсем иной.
чем здесь, в еврейском тихом городке..
Провинция, я так тебя боялся,
страшился я инерции твоей.
Но вот свершилось, я с тобой остался,
и верен каждой строчкою своей.