В том доме, где поёт сверчок,
я встретил девицу - красу.
В руках она держала кисть,
и краски с музыкой сплелись:
она бросала их наряд,
на серый холст, на белый лист -
свершала таинства обряд,
в том доме, где живёт сверчок.
В том доме, где поёт сверчок,
я встретил деву поутру.
В её глазах, в её груди,
рождались краски из любви:
они смешались в разный цвет -
и на холсте, и на листе,
явился трепетный букет,
в том доме, где живёт сверчок.
В том доме, где поёт сверчок,
я встретил деву ввечеру.
Так талия её тонка,
рука тепла, бела, мягка.
От нежных бёдер, стройных ног,
шёл светлой радости поток…
Был в радость мне ночной цветок,
в том доме, где живёт сверчок.
В том доме, где поёт сверчок,
Я встретил девицу - красу.
Свершилось всё, о чём мечтал:
её я руки целовал,
её лицо я целовал,
живот и грудь её ласкал,
всего себя я ей отдал,
в том доме, где живёт сверчок.
В том доме, где поёт сверчок,
я встретил девушку - красу.
Глазами полными тоски,
она молила о любви…
Остались краски на холсте,
остались краски на листе,
и навсегда во мне, во мне,
в том доме, где живёт сверчок.
Любил к тебе взобраться на колени, лицом прижаться к твоему лицу. Я помню нежность тех прикосновений, то чувство поклонения отцу.
Не понимал я многого тогда - сын - первенцем, я был любим тобою. Светила нам счастливая звезда - был дом храним божественной рукою.
Жизнь изломала хищница война, и смерть в свои права ворвалась злобно. Беда не ходит по домам одна: пришёл конверт, как казнь на месте лобном.
Я помню страшный тот и дикий мамин вой, испуганно заплакали братишки… Не верил, что не встретимся с тобой - случаются ведь на войне ошибки.
Мой папочка, мой папа, мой папуля, так обращался я к тебе, когда подрос. Но ветры злобные твою свечу задули: был в сопках на бойцов смертельный спрос…
Ты под Одессой бил орду пришельцев, в цветах, на кладбище, здесь мамина могила. И сыновья хранят вас в своём сердце. Всегда вы с нами - в этом наша сила.
2.
Живёшь во мне и братьях и поныне, и Севастопольские камни нам священны. В Одессе мы не будем на чужбине, остался в душах город наш нетленным.
Мой папочка, прощаюсь я с тобой. Уже Израиль стал мне домом новым… Пока я жив, всё прошлое со мной, и ты приходишь в снах живым и добрым.
Живут в Беэр-Шеве, в Негеве пустыне, большие три семьи, твои в них сыновья. Был рядом с нами в бедах, рядом ныне… И две звезды в дороге - лучшие друзья.
Твоё и мамы фото в книжной полке. Ты улыбаешься и кубики в петлицах… Прошу тебя, о Боже, пусть путь мой будет долог, чтоб мог я по утрам встречать родные лица.
ЛЕВ СПИВАК. ИЗРАИЛЬ. БЕЭР – ШЕВА. 12.01.2011 г.
3. ТРИ ПРОЩАЛЬНЫХ ВСТРЕЧИ
Одессу не бомбили в это утро и город упивался тишиной… Боясь нарушить с братом наш покой, ты нас поцеловал при свете тусклом.
Проснулся я, чадила чуть лампада, бомбоубежищем семьи был наш сарай. Нас с братом поместили в этот «рай», с надеждою, что дом от бомб преграда .
С тобою рядом, к нам склонилась мама и слёзы её капали из глаз… Так мы тогда простились в первый раз, потом мы долго ждали телеграммы…
Июль нас солнцем жарил, не щадя. Бомбили город день и ночь фашисты… Средь жутких взрывов, воя бомб и свиста, пришла однажды весточка твоя.
К тебе мы поспешили на свиданье, ты ожидал нас в институте водном, где часть уже была в строю походном - случилось там второе расставанье.
За воинской колонной полз обоз. Мы рядом шли одной большой толпою, с надеждою, что встретимся с тобою, не зря ж посыльный нам письмо привёз.
Шли налегке солдаты в ту жару, у каждого, лишь за плечом винтовка. В телегах - скатки свёрнутые ловко, и вещмешки, и котелки, и тара… 4. Увидев на руках у мамы брата, обозный посадил его в повозку. Доверив ему Влада на возу, нашли и мы родного нам солдата.
Забыв и про устав, и про приказ, заметив нас, ты выскочил из строя, прощаясь, всё старался успокоить… Мы вспоминали это с мамой и не раз.
И долго шли мы следом за колонной, скрипя колёсами, везла телега брата, так на войну ушёл отец солдатом… Оставшихся родных я помню стоны.
И в третий раз случилось расставанье… К Одессе отошли войска с боями, и вновь тогда ты повстречался с нами, мы долго ждали этого свиданья.
Уже и август подошёл к концу, давно дома покинули соседи, но мы Одессы покидать не смели, послушные тогда отца письму.
Ты сообщил, что скоро будешь дома. И уезжать нам потому не надо, что здесь фашистам будет гроб наградой, и надо ждать в Одессе их разгрома.
Твой командир предотвратил беду… И дал приказ: «Семью немедля в тыл! Итак, ты с ними дел наворотил… Я верю, политрук, в их лучшую судьбу».
5.
И расставались мы с тобою наспех, не ведая, что больше встреч не будет. Но память слов отцовских не забудет: - Мы победим! Вы верьте в наш успех!
И ты нас целовал и целовал, катились по лицу скупые слёзы… О, если бы, отец, сбывались грёзы, то ты, в моих, таким же оживал.
Прощай отец! Писал стихи я и жене, и маме, и братьям посвятил немало слов. Теперь пишу тебе, и высказать готов всё то, что не сказал, любя тебя, я ране.
ЛЕВ СПИВАК. ИЗРАИЛЬ. БЕЭР-ШЕВА. 04.01.2011 года.
6.
СЕМЕЙНЫЙ АРХИВ
К нам пришло три письма - треугольничка, пять добралось открыток твоих - не щадила цензура их в прочерках, слов лишая для нас дорогих.
Там, средь сопок, горящих от взрывов, где вы «дрались» в кромешном аду. Ты писал нам без боли, без срывов, и с войною казался в ладу…
Разыскали нас строчки корявые, средь чужих казахстанских степей. Смерть поправ, ты в те дни кровавые, спас жену и троих сыновей.
Не простила «ведьма косая»… И в какой-то миг, в блиндаже, ты в огненном вихре растаял, на последнем своём рубеже.
И погасла на небе звезда, мама тоже рядом с тобою… Но мы с вами, с вами всегда - дети, с даренной вами судьбою.
Сохраняем в архиве семейном, ваши фото - совсем молодых. И храним в сердцах - не келейно. вас, живущих в мирах иных.
ЛЕВ СПИВАК. ИЗРАИЛЬ. БЕЭР-ШЕВА. 10.12.2010 года. [color=purple]
Опять крыло волшебной птицы
коснулось здесь моей груди…
И, по веленью звёздной жрицы,
мне снятся радужные сны.
И в дымке Хайфы ты витаешь,
и в небе вьёшься надо мной:
то появляешься, то таешь
и мчишься к дали голубой…
А я глаза сильней сжимаю,
я так боюсь тебя спугнуть…
Куда ты птица улетаешь?
Как я смогу тебя вернуть?
Вновь день настал:
гроза, ненастье,
и опостылевший покой…
И нет со мною птицы - счастья,
ты унесла её с собой.
***
Я в галерее Хайфы повстречал портрет:
и вновь пришло твоё очарованье…
И вереница промелькнувших лет,
не стёрла дней былых воспоминанья.
Я вглядывался в милые черты -
мне памятно твоё с картиной сходство:
смотрели на меня из глубины
глаза, с лучистым - дерзким непокорством.
Они во мне оставили свой след,
я помню гневный взгляд при расставанье…
Вновь предо мною - женский силуэт,
картина и твоё очарованье.
КИРЬЯТ-ЯМУ
Я долго шёл и вот пришёл в местечко,
где жизнь течёт неспешною рекой.
Купил себе медовое сердечко,
с надеждою, что принесёт покой.
Мой новый дом и этот сладкий пряник,
расписанный искусною рукой.
Здесь я уже совсем не божий странник,
не ищущий с котомкой и сумой.
Опять спешил за счастьем иль судьбой,
из городов, погрязших в суете.
Там жизнь моя была совсем иной.
чем здесь, в еврейском тихом городке..
Провинция, я так тебя боялся,
страшился я инерции твоей.
Но вот свершилось, я с тобой остался,
и верен каждой строчкою своей.